Арт

Вальжына Морт: «Я бы литературные премии в Беларуси пока убрала, чтобы все разошлись по домам и не мешали дышать мыслям и языку»

4957 Ольга Бубич

Вальжына Морт. Фото: Таня Капитонова

 

Нью-йоркское издательство «Farrar, Straus and Giroux» готовит к печати новую книгу Вальжыны Морт «Музыка для мертвых и воскресших». Беларусская поэтесса перебралась за океан в 2005 году. Ее дебютный сборник на английском языке «Collected Body» (2011) привлек внимание иностранных читателей и критиков, определивших стиль американской минчанки как «жесткий», «лаконичный» и «электрический». «Журнал» поговорил с Вальжыной о репутации беларусской идентичности на международной литературной арене, локальных премиях, «мутности» и математике «культурного спорта».

– Интересна ли кому-нибудь на Западе Беларусь в целом и беларусская поэзия в частности?

– У Беларуси нет никакой культурной власти, никаких рычагов культурного влияния. В кафе или в такси в Лондоне или Риме мы никогда не услышим беларусской музыки, в парижском метро никогда не увидишь постеры, сообщающие о неделе беларуского кино или о выставке «Беларусские мотивы в работах европейских художников» в музее Орсе. Мои американские соседи никогда не спросят: «Как там у вас в связи с протестами? Мы не спали всю ночь волнуясь за ваших ребят». Это очень мало говорит о нас и очень много о том, как распределяется внимание других.

Сразу уточню: наше присутствие на многочисленных литературных фестивалях не меняет этой картины, если нету собственной книжки на языке приглашающей страны. Литературный фестиваль – это культурная резервация, куда для галочки приглашаются представители разных стран. Фестиваль имеет значение, только когда он является лишь одной из остановок книжного тура.

О нашем отсутствии прекрасно рассуждает Валентин Акудович, я же тут говорю о собственных ощущениях этого отсутствия. Оно не было для меня очевидным долгие годы. Я не знала, что это такое – видеть свое отражение в окружающем меня мире. Отсутствие было данностью. На литературных сценах мои коллеги рассуждали о поэзии, а меня просили уточнить, где находится Беларусь и правда ли то, что там до сих пор Советский Союз.

Недавно в Лондоне известный литературный критик, узнав, что я из Беларуси, принялся усердно рассказывать мне, как трудно жилось людям в Советском Союзе (ему рассказала знакомая). Чем больше каменело мое лицо, тем страшнее он старался передать пустоту советских магазинов.

Как и у многих, у меня есть комплекс недообразованности, и смотреть на других, говорить с другими о них, читать о других, стало для меня единственным вектором движения вперед и самообразования. Потом Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию. Ее присутствие стало вспышкой, озарением. Видеть свое отражение в мире – это счастье, это уверенность, это сила присутствия, голоса, это ощущение своей свободы воли.

Выбежать на улицу за вином или бежать на свидание в местный парк и в витрине книжного магазина случайно увидеть лицо своего человека, увидеть слова, которые родились там, где и ты, на твоем языке, который открылся переводу, как после долгой ходьбы в лесу вдруг открывается глазам поляна, залитая солнцем – это и есть радость присутствия, радость слышать себя в голосах своих людей, видеть себя в лицах своих людей.

Американцам интересны только они сами. Им интересны французы потому, что есть длинная и успешная история работы американских писателей и музыкантов во Франции. Плюс, у французов так же, как и у американцев долгий колониальный опыт, который завершился большим обломом. Они будут с интересном читать писателей из Вьетнама, потому что они там воевали, насиловали, и теперь им интересно, как вьетнамский писатель напишет о жизни. Всем (бывшим) колониальным державам интересны (бывшие) колонии – их связывает общая история, вина и гордость, смешанные чувства – короче, надо читать и смотреть, живо интересоваться.

Мы можем культурно шантажировать Германию, Польшу и Россию. Вот и весь наш рынок сбыта. С Германией и Польшей получается нормально. Россия, наш главный насильник, наша главная травма, насильником себя не считает. Немцы понимают нас гораздо лучше, чем русские. Но речь не об этом.

Для США типична такая ситуация: выбрать одного автора и относиться к нему как к единственному. Причем в роли этого одного автора могут выступать несколько; главное, чтобы они были под одну гребенку. У меня, например, есть подозрение, что все польские поэты для американского читателя – это один многоголовый польский поэт. И вот если ты молодой польский поэт, то ты – не незнакомец, а автоматически мощный автор, который написал Милоша и Шимборску, а также вот тут свою книжку.

Вообще, для молодого американского поэта работает целая сложенная система, которая поддерживает молодое дарования на разных стадиях его цветения. Это как сесть в поезд, который везет вас в сердцевину ваших амбиций. Вы смотрите в окно, вяжете носки, болтаете с другими поэтами-пассажирами о своих планах, о детских ранах, выходите покурить в тамбур. А беларусский молодой поэт бежит рядом с поездом, своими ножками, и кричит в грохоте железа, а поток воздуха запихивает ее слова ей назад в глотку.

Читайте также:

Вальжына Морт: «Я не представляю ничего, кроме поэзии»

– Эстонский актер Лембит Ульфсак (знакомый нам по фильму «Мэри Поппинс, до свидания!») назвал премию «Оскар» «культурным спортом». Насколько такая дефиниция уместна при описании гонки за внимание издателей в США?

– В спорте математика присутствует на уровне линейки, которой можно измерить результат. В искусстве математика – на уровне звезд: поэт измеряет вселенную словом. И только время может показать, насколько точны такие расчеты. Издательства же выпускают книжки, чтобы продавать их сегодня, а не выжидать, будет ли какой-то голос важен и интересен через пятьдесят лет. Но книга поэзии – это не мешок картошки.

«Культурный спорт» создает хайп вокруг авторов и их книг. Еще за год до публикации, книгу уже можно увидеть в списках «самых ожидаемых книг» следующего года. Читатель ждет ее, как обещанный велосипед или новую модель телефона. Вскоре имя автора замелькает в списках литературных премий, начнутся выступления, интервью, рецензии, книжные клубы. Авторов будут просить поделиться рецептами, музыкальными плей-листами, они будут мелькать на литературных весельях в красивых платьях и непростых ботинках.

Это очевидный процесс, но я проговариваю его, чтобы подчеркнуть: в США – огромное количество издательств и литературных журналов разного уровня и книг поэзии выходит несметное количество. Если книга не попадает на волну хайпа, то о ней никто не узнает. Только небольшой процент поэтических книг и журнальных публикаций получает публичность.

Но есть очень хорошие книги, которые очень точно отвечают на запрос определенного исторического момента. Их авторы становятся любимцами публики, их голоса звучат по радио, их приглашают на телевидение и на сьемки для глянцевых журналов, их интервью появляются в новостных ресурсах с миллионными просмотрами. Некоторые из этих голосов будут удивлять и заставлять думать и через сто лет. К книгам других не вернутся уже и на следующий год.

Вальжына Морт в Минске. Фото: Юлия Тимофеева

 

– А на что сегодня делают ставки американские издательства «с репутацией»?

– Уже много лет главным углом, под которым американцы читают поэзию является идентичность. Это многогранный и сложный вопрос. Во-первых, американцы очень давно и упорно отказывались признаться себе в том, что за американской мечтой гноится и кровоточит американская травма.

Как-то на выступлении в Техасе мне сказали: конечно, хорошо поэтам из Восточной Европы, там неиссякаемый источник страданий – пиши-не хочу. Я возразила с наивным энтузиазмом той еще пред-трамповской аудитории, что американскому поэту – поэту, работающему в культуре, основанной на геноциде и рабстве – тоже раздолье для письма. Мне тут же перестали улыбаться. Так как спорить с этим невозможно, а говорить об этом нельзя.

В настоящем же политическом климате одна часть американцев поняла: она никогда не слышала голоса других американцев и кинулась активно эти другие голоса читать. Другая часть американцев поняла, что она никогда не говорила за себя, о себе, не читала о себе и кинулась читать и писать. Это мое «во-вторых».

Большое количество американцев выросло и осознало, что они не могут идентифицировать себя с американским опытом, так как американский опыт – это стандартный, стабильный, пригородный англо-саксонский семейный набор. Они не видели себя в кино и литературе никак, кроме как в функции плоского стереотипа. И эти люди стали искать для себя новый американский язык, литературный и визуальный. Получилась ситуация спроса и предложения – очень важные для американской души.

– Что можно сделать, чтобы в литературном плане нас знали не только как мутное место на карте Европы с Чернобылем в центре? Когда и при каких условиях это могло бы стать возможным?

– Я боюсь интереса к себе так же, как и своего отсутствия. Интерес этот часто мотивирован ленью, нежеланием работать головой над сложностью и многозначностью чужой жизни, иллюзией того, что можно за один присест – одну книжку, выступление или интервью – все о нас понять, положить в коробочку, такую самую квадратную из всех коробочек. Я не хочу, чтобы меня использовали для того, чтобы создать или утвердить подходящий стереотип. Знание – это процесс, а не результат.

Наша мутность – наш плюс. Вообще, все мутные. В США концлагеря на южной границе, полиция безнаказанно стреляет в детей на улице. Американский читатель литературы и сам о себе ничего толком не знает, не понимает. Одна радость – притвориться, что узнал другого полностью.

Я не отвечаю на вопрос, потому что хочу показать, что он проблематичен. Он представляет американского читателя, как сочувствующего человека, который может думать вне ограничений своего опыта. Но это не так. Мне бы очень хотелось, чтобы на беларусский язык перевели эссе и интервью Джеймса Болдуина. Насколько я знаю, документальный фильм о нем, “I am not your Negro”, не прозвучал среди беларусских писателей и критиков. Позиция Болдуина по отношению к белому читателю, белому журналисту, кажется мне единственно верной.

– Нужно ли «подстраиваться» под правила игры? Как найти баланс: не потерять себя и все же иметь больше шансов быть замеченной?

– Я не знаю ничего другого, как работать – писать тексты, читать поэзию, прокатывать свои черновики на языке в комнатах, садах, коридорах метро. Нет никаких правил игры – есть система, которая везет молодых авторов, поворачивает их в нужные стороны, нужные слова лежат на столике, как меню. По большому счету, мне повезло, что я вне этой системы настолько же, насколько и не повезло. Ну вот пожелание: пусть у вас будут друзья. Хорошие друзья не дадут потерять себя.

– Как бы вы описали состояние современного книжного рынка в Беларуси? Есть ли нечто, чему мы могли бы поучиться в США, и наоборот – чему могли бы научить их?

– Я очень не люблю партийности. Мне кажется, к моему большому сожалению, что партийность, как форма, у нас осталась и формирует наш книжный рынок. В этом году Альгерд Бахаревич отозвал свою книгу из списка премии Гедройца. Я бы вообще все премии пока убрала. Наша литература проходит в разговорах о том, кто что получит и кто кому что даст или не даст. Я бы хотела, чтобы все разошлись по домам и не мешали дышать мыслям и языку.

Еще я бы хотела, чтобы основали фонды поддержки нашей культуры, где бы работали веселые люди, полные любви к чуду, независимые люди без дремучих понятий о традициях, долге и приличиях, люди с чувством юмора. Чтобы произошла революция преподавания литературы в школе и университете, чтобы она стала новым предметом, которого до этого у нас не изучали.

Мне хочется видеть long-read ресурсы не про феминизм вообще или что показывать иностранцам в Минске, а с вдумыванием и проговариванием всего, что происходит в нашей культурной сфере: книжек, театра, музыки, кино. Но только не с точки зрения нашей европейскости. Европа колониальная. Мы должны видеть точки опоры в бывших колониях. С ними мы увидим себя и услышим себя. Не Англия, а Ирландия и Индия. Не Франция, а Мартиник и Марокко.

Хочется, чтобы все это писали не умные люди, а люди думающие, не знающие, а ищущие. Чтобы о новой книге поэзии могли писать не как советская учительница, а иначе – как человек, которому что-то открылось, блеснуло, и вот она помогает нам смотреть в направлении этого блеска, объясняет, как соединить звезды в созвездия смыслов.

У нас прекрасные издатели, которые очень много и нелегко работают над красивыми книгами новых и известных писателей. Эти книги приятно держать в руках, приятно было зайти в «Логвінаў» и увидеть книжные полки; книга – это и есть премия, за то, что ты ищешь, за то, что спрашиваешь, за то, что не веришь. Надо, чтобы библиотеки всех школ, колледжей и районов покупали эти книги.

Надо не бить детей, а читать вместе с ними. Надо водить детей в книжные магазины так, как у нас их водят по «развлекательным центрам».

Читайте дальше:

Вальжына Морт: «Я не представляю ничего, кроме поэзии»

Радио Тишина. Как мы молчим о культуре

Сергей Пукст: «Публика уходит к прямо говорящим мудакам»

Комментировать